Это просто целый мир лег у самых ног... (с) Лора Бочарова
Название: Behind Blue Eyes
Автор: Лунница
Бета: Life Of Vampire
Пейринг: Юури/Вольфрам, Мао/Вольфрам (основные)
Рейтинг: NC-17
Жанр: drama, romance
Размер: миди
Статус: в процессе
Дисклаймер: Мир и персонажи принадлежат не мне, а вот то, что в фике они творят - целиком и полностью на моей совести. Выгоды не извлекаю, довольствуюсь моральным удовлетворением.
Размещение: сколько угодно, только предупредите.
Предупреждения: Возможен ООС, т. к. смотрела аниме довольно давно. AU.POV Вольфрам
Глава 8Глава 8. On the edge*.
Краткая передышка. Недостаточно, чтобы успокоиться и привести в порядок мысли, но вполне хватает для того, чтобы все чувства обострились, эмоции были осознаны, а желания – поняты. И для того чтобы нахлынула злость. Для того чтобы тормоза оборвались, и захотелось выместить накопившееся раздражение, закричать, ударить, прижать к стене, увидеть в смеющихся черных глазах… Что?.. Страх? Ужас? Ярость? Ненависть? Разве мне хочется, чтобы Мао меня ненавидел? Чтобы боялся? Да, черт побери. Сейчас хочется. Хочется, чтобы не он был хищником. И чтобы объяснил уже, почему он считает себя вправе принимать серьезные решения за нас двоих! Я ему не манекен, не размалеванная кукла, с которой можно поиграть, а потом положить в коробку. В обитую изнутри бархатом коробку из дорогого дерева, напоминающую гроб.
Дверь за Конрадом закрывается, и я поднимаю на Мао уже отнюдь не испуганный и вовсе не завороженный взгляд. Я зол. Нет, я, черт его дери, в ярости! И сейчас я этому повелителю мира покажу, где раки зимуют. Он у меня быстро поймет, почему моим мнением надо интересоваться в обязательном порядке. Просто необходимо. И никаких исключений. Но не стоит показывать все. Внезапность атаки – половина успеха, не так ли, печальный Гюнтер, мой бессменный учитель? Знал бы ты, в какой ситуации мне пригодится все, что ты вдалбливал мне в голову…
Я стараюсь казаться спокойным. Абсолютно. Словно бы я сделан изо льда. Словно ничего не чувствую и речь идет не о моей жизни, а о внешней политике Шин-Макоку в следующем десятилетии. И я начинаю говорить. Мне кажется, что я должен быть убедителен. Рассудителен. Здравомыслящ. Истинный, эти слова уже набили оскомину и постепенно превращаются в некое подобие заклинания (или молитвы, кому как больше нравится), которое я твержу про себя. «Рассудительность. Холодность. Спокойствие. Рассудительность. Холодность. Спокойствие. Рассудительность…» и так далее по замкнутому кругу, снова и снова повторять, повторять до скончания века, чтобы только не сорваться, не утонуть в этом проклятом море эмоций. Я говорю что-то о равноправии и уважении, настолько правильное и скучное, что зубы сводит. Я смотрю под ноги, на стены, изучаю рисунок на портьерах – я смотрю куда угодно, но только не на Мао. Какой же я трус! Заставляю себя встретиться взглядом с моим молчаливым собеседником. Истинный, лучше бы я этого не делал…
Он едва сдерживается, чтобы не расхохотаться в голос. Я смешон? Скажите мне, я что, смешон?! То, что я говорю – это забавно, да?! Это чертовски забавно, не так ли? Проклятье, это лучше любого циркового представления! Все благие намерения исчезают быстрее, чем туман на рассвете. Мне хочется кричать, но не получается, и я спрашиваю внезапно осипшим голосом:
- Какого черта ты решил, что мое согласие доступно по умолчанию? Я человек, Юури. Я человек. Со мной нельзя обращаться, как с вещью. Я могу сломаться.
- А ты был против? – Мао становится серьезным и собранным. Он говорит сухо, по-деловому, как говорил бы с торговыми партнерами. – Ты был против того, чтобы я нашел способ иметь детей? Ты был против того, чтобы я позаботился о благополучии своей страны? Ты сейчас против того, что я не хочу новой войны? Шин-Макоку нужно защитить. И кто это сделает, если не я? Кто, Вольфрам? Может быть, этим займешься ты, пока я буду интересоваться твоим мнением по каждому идиотскому и совершенно необязательному вопросу? И, давай уже начистоту, я сегодня сделал хоть что-нибудь, что тебе абсолютно не нравится? Что-нибудь, против чего ты был?
Мне ничего не остается, как покачать головой. Истинный, неужели я ослеп? Неужели на моих глазах так плотно сидят шоры банального эгоизма, что я не вижу очевидного? Мао ведь и вправду не сделал ничего, что вызвало бы мои протесты. А мой король тем временем продолжает:
- И если уж что-то тебе не понравилось, то почему ты не сказал это мне там, на Земле? Нет, Вольфрам, ты предпочел промолчать и теперь показать мне все свое недовольство. И чего ты ждешь? Что я расплачусь и извинюсь, что не принял во внимание твои скрытые, невысказанные, известные только тебе одному желания? Почему ты не сказал мне, что хочешь, чтобы с тобой советовались? Ты думаешь, я такой зверь, я не приму во внимание твою точку зрения? Я сделаю это, но только если ты скажешь мне, что думаешь, а не будешь просто скорбно молчать и упиваться осознанием собственной покорности и жертвенности. А это не покорность, Вольфрам, совсем нет. Это лицемерие, это двуличие, это что угодно, но только не покорность. Ты ведь подчинился не потому, что хотел сделать мне приятно или решил, что мне лучше знать? Нет, ты покорился демонстративно, показав всем вокруг, что смиренно принимаешь мою волю. И чего ты хочешь теперь, Вольфрам? Чего ты хочешь? Ответьте мне, фон Бильфельд. Ответьте мне.
Хочется сжаться в комочек, закрыть голову руками и не слышать, не слышать обличающих, жестоких, но правдивых слов. Не видеть. Не понимать. Не мучить самого себя обвинениями в предательстве. Теперь уже двойном. Еще более отвратительном. Истинный, что он со мной делает? Что? Почему я не кричу, не отрицаю, не гну свою линию до последнего, как всегда делал при ссорах? Почему я готов упасть на колени и вымаливать прощение, только бы он не сердился, только бы извинил мне мою глупость, мой эгоизм, мое предательство? Но аристократы не склоняют головы. Аристократы не просят. Они берут. Им дают. Но они не просят, не просят, не просят! Ноги подгибаются, и я падаю на колени. И это говорю не я, это говорит какая-то часть меня, предавшая мою честь, предавшая меня, предавшая предателя. Жестокий оксюморон…
- Прости меня, прости, я такой идиот, я ничего не вижу, я словно слепой, я хочу только быть здесь, быть с тобой, прости, прости… я не знаю, зачем я делаю это, зачем так поступаю, я не знаю, Юури!.. Юури…
Он делает шаг назад, отстраняясь, и тонкая нитка самообладания, удерживающая меня от истерики, с треском рвется. Мужчины не плачут. Так какого черта по щекам текут слезы? Я не понимаю, что творю, я тянусь к моему королю, к моему маяку в тумане безумия, и прошу, снова и снова:
- Прости меня, не уходи, пожалуйста, пожалуйста, будь со мной, я хочу быть с тобой, я люблю тебя, не уходи!..
Я хочу, чтобы мне сказали, что все будет хорошо. Что меня простили. Я закрываю лицо руками, я не хочу, чтобы Мао видел, как покраснели от слез глаза, как уродливо кривятся в подавляемом рыдании губы. Не хочу, чтобы он видел меня таким… отвратительным. Я пытаюсь прекратить плакать, я, в конце концов, не девчонка, но, похоже, у мировых запасов слез сорвало вентили, и намечается великий потоп.
Что-то горячее прикасается к моей шее сзади. Бросаю быстрый взгляд сквозь щелки между пальцами: Мао подошел ко мне ближе, опустился на пол рядом со мной и сейчас мягко разминает мне шейные мышцы, неторопливо спускаясь к плечам. Отнимаю руки от лица. Мой король аккуратно, словно боясь вызвать новый поток слез, новый виток истерики, проводит пальцем по моему подбородку. Гордость торопливо собирает чемоданы, машет рукой на прощание и садится в первую попавшуюся карету, когда я (непроизвольно, честное слово!) трусь щекой о ладонь Мао. Его взгляд смягчается и становится почти нежным, почти ласковым, почти любящим. Он тихо, чтобы не спугнуть очарование момента, шепчет, едва-едва касаясь губами моих волос:
- Я тебя прощаю, мой хороший.
Цепи, сковывавшие душу, моментально истончаются, не способные вынести этой светлой, исполненной некой божественной благодати радости, которая пронизывает все мое существо от вроде бы простых и незатейливых слов. Я подаюсь вперед и прижимаюсь к Мао всем телом. Истинный, спасибо тебе! Не знаю за что, но спасибо! Мой сококу обнимает меня, и мне так хорошо, как давно, нет, никогда еще не было. Руки нежно поглаживают спину, я купаюсь в этом великолепном ощущении значимости, в сотнях, миллионах несказанных, да и, в общем-то, бессмысленных слов. Эти минуты мне хочется положить в книгу, как осенний лист, и сохранить на многие годы, чтобы иногда – только иногда, только изредка! – доставать и переживать заново.
- Пойдем на кровать, - Мао говорит очень мягко, предлагая, не настаивая. Я киваю и следую за направляющими меня руками. Не хочется думать, не хочется действовать. Я улыбаюсь, окунаясь в любовь, принимая ласки и поцелуи, позволяю раздеть меня, уложить на спину, растворяюсь в удовольствии, не задумываясь о том, чтобы дарить ответное. Мой король неожиданно нежен: он неторопливо, словно оттягивая неизбежную вспышку страсти, проводит языком по моей шее, вычерчивает пальцами ему одному понятные символы на моей груди (кажется, они называются иероглифами; впрочем, не думаю, что для того, чтобы их рисовать, нужно так сильно нажимать на кожу – а это именно то, что сводит меня с ума). Кажется, нет ни единого места на моем теле, до которого не дотронулись бы его губы, или пальцы, или язык, или даже зубы. Хотя нет, одно место есть. Мао будто нарочно дразнит меня, целуя внутреннюю поверхность бедра, проводя по нежной коже чуть ниже живота, но упорно не дотрагиваясь до члена. Мне хорошо. Нет, меня не сжигает желание, и блаженство распространяется по телу мягкими, теплыми, ласковыми волнами, а не лишающими последнего самообладания вспышками.
- Открой глаза, - велит мой король, и я подчиняюсь. Пытаюсь сфокусировать взгляд на чем-то одном, но картинка бессовестно размывается и смазывается. Зато слух обостряется до предела, как и осязание, и только поэтому я слышу сказанный на грани шепота и тишины приказ:
- Посмотри на меня.
Я опускаю взгляд ниже, на Мао, сидящего меж моих широко разведенных и чуть согнутых в коленях ног. Когда он успел раздеться? Хочу спросить об этом, но тут он наклоняется и касается языком головки моего члена, а потом начинает облизывать, и заглатывать, и сосать, и, Истинный, это еще лучше, чем в моих фантазиях, он едва касается зубами кожи, и это сводит с ума, и его рот такой теплый и такой влажный, черт, черт, черт!.. Совершенно потрясающе! И я не в силах отвести взгляд, а он смотрит на меня, и в его глазах такая похоть, такая страсть, что становится страшно, но до одури хорошо.
Жар удовольствия прерывается прикосновением чего-то холодного к моему анусу. Я плохо соображаю, но когда это что-то проникает в меня, я еще способен понять, что, судя по размеру, это всего лишь палец. Не больно. Непривычно, чуточку дискомфортно, но не больно. Мао готовит меня к большему очень старательно, и если сначала я не испытываю ничего особенного от этих манипуляций (насколько можно не испытывать «ничего особенного», когда тебе с жаром отсасывают), но потом он задевает какую-то точку внутри, и я срываюсь в пропасть. Черт, Истинный, это невозможно описать! Это как вспышки, ослепительные вспышки, лишающие то зрения, то слуха, грозящие довести до пика, там и оставив. Где-то во время третей (или четвертой) вспышки к одному пальцу добавляется второй. А на десятой (или это была уже двенадцатая?) – третий. Я почти готов кончить, когда Мао отстраняется, но я не успеваю возмутиться по этому поводу: в меня медленно входит что-то намного большее, чем три пальца. Мой король двигается медленно, давая мне привыкнуть к ощущению наполненности, растянутости, он входит до конца и замирает, и я понимаю, что ему тяжело сдержаться. И, черт, я веду себя, как полный идиот! Хотя мне немного больно, я обнимаю его спину ногами и подаюсь навстречу, стремясь показать, что он может двигаться так сильно, как ему захочется. И у Мао срывает крышу.
Он начинает брать меня грубо, быстро. Больно! Больно-больно-больно!!! Кажется, что он меня сейчас порвет, и на этом сеанс любви закончится. Но тут он снова находит ту точку, и наслаждение смешивается с болью. Я уже говорил, что это совершенно потрясающее ощущение? Я врал. Это еще круче. Мао целует меня, так же жестко, как и трахает, почти кусая, и я снова чувствую металлический привкус во рту, и улетаю из реальности куда-то, где нет ни кровати, ни ее жесткой спинки, о которую я систематически бьюсь головой, ни мешающих складок так и не снятого с постели покрывала, ни разноцветных мушек, усердно мельтешащих перед зажмуренными глазами. Только бесконечное, беспредельное удовольствие, близкое к агонии. Мао грубо сжимает мой член – и я кончаю. Быстро, слишком быстро.
Чувствую, как он тоже достигает оргазма, и слышу где-то на границе восприятия, как он шепчет:
- Люби меня.
И мне хочется ответить, и я посылаю здравый смысл к черту, потому что какой сейчас здравый смысл, и отвечаю:
- Я люблю.
И словно эти слова знаменуют падение занавеса, и я, наконец, могу открыть глаза. Первое, что я вижу – счастливую улыбку Мао. Он аккуратно выходит из моего тела, поднимается, берет откуда-то полотенце, стирает с нас сперму… Он делает все это настолько буднично, что мне становится страшно. Но я заставляю себя успокоиться и вспомнить, что с сегодняшнего дня секс с Мао стал реальностью. И, черт побери, эта реальность прекрасна! Правда, встану я завтра с трудом (если вообще встану), но мне ведь никто не мешает проваляться весь день в постели.
Мой король ложится рядом и спрашивает:
- Очень больно было? – так заботливо, так нежно…
- Немного, - улыбаюсь я в ответ.
- Прости, я совсем потерял контроль, - он выглядит виноватым. Нет, так не пойдет! Я говорю так уверенно, как только могу:
- Ты не сделал ничего, чего я бы не хотел. И это было… - выдерживаю многозначительную паузу, - потрясающе.
Мао обнимает меня. Кажется, не мне одному хочется немного спокойствия после столь бурных… развлечений.
- Спокойной ночи, Вольфрам.
- Спокойной ночи.
***
Я стою на каком-то холме, очень зеленом, очень пологом и находящемся очень далеко от города. По правде говоря, я не знаю, где я и как сюда попал. На много миль вокруг – только травы, цветы, стоящие особняком деревья и еще пара горок. Я слышу скрип. Противный, терзающий уши, переходящий в скрежет, словно кто-то решил открыть давно заржавевшие ворота. Я тщетно пытаюсь найти источник звука, поворачиваюсь то в одну, то в другую сторону, но вокруг все тот же покой. На мгновение прикрываю глаза, а когда вновь открываю их, то вижу прямо перед собой старые качели. На них сидит, чуть раскачиваясь, Мао. Хочу подойти поближе, но, стоит мне сделать шаг, Мао оборачивается… и оказывается Юури. Тем, прежним Юури. Что за чертовщина?!
- Вольфрам! – радостно восклицает он. – Я ждал тебя.
Я не могу сказать в ответ ни слова. Мне хочется извиниться, объяснить, что я сделал все это не из эгоизма, вовсе нет, и совсем не из-за того, что мне хотелось построить счастье на чужом несчастье. Я ведь не такой! Ну ни капельки! Юури поднимается и идет ко мне. Ближе, ближе, пока между нами не остается какая-то пара дюймов.
Мне стоит больших усилий не попятиться от него.
- Вольфрам… - грустно улыбается Юури, - скажи мне, ты счастлив? Предательство того стоило? Я не зря умер? Не просто так?
- Юури, я… - я не знаю, что ответить. Просто не знаю. Я ждал обвинений, уличений, криков и претензий, - чего угодно, но отнюдь не ангельского всепрощения. Хотя все это (за исключением всепрощения) скорее по моей части.
- Ш-ш-ш… Ничего не говори. Я вижу, ты наконец получил то, что хотел. Я рад, Вольфрам. Я действительно рад, - он делает маленький шажок вперед, но мы и так очень близко, еще чуть-чуть, и мы будем прижиматься друг к другу. А я этого не хочу. Не знаю почему, просто у меня такое чувство, что настолько тесный контакт Мао бы не одобрил (хотя я уже почти убежден, что все это – не по-настоящему). И я делаю шаг назад. Я отступаю. Позорно бегу с поля боя.
Юури смотрит на меня пораженно. А потом в его глазах отражается такое разочарование, что я готов проклясть себя за то, что отстранился. Но я не успеваю извиниться, или еще как-то загладить свою вину, потому что он закрывает глаза. И декорации меняются.
Теперь я абсолютно точно убежден, что все происходящее нереально. Я – в тронном зале Замка Клятвы на Крови. Только тут почему-то не один трон, а два. На одном сидит Юури (прежний Юури), собранный и серьезный. И смотрит он непривычно жестоко. А на другом… какого черта?.. на другом спокойно восседает Сарареги. Что он тут делает? Я спрашиваю, что?
- Вольфрам… - начинает было Юури, но Сара перебивает его:
- О, а вот и наш маленький предатель! Неужели все же решился посмотреть на то, чего ты лишил нас? А ты ведь любил Юури, ты ведь хотел, чтобы он был счастлив? Или нет? Или ты всегда хотел счастья только себе? Что ж, в таком случае, ты можешь быть доволен собой. Ты убил человека, а теперь валяешься в кровати и занимаешься сексом с новым королем Шин-Макоку. Крайне высокооплачиваемая шлюха. Я прав, не так ли? – поворачивается он к Юури. Тот выдыхает, словно ему сложно ответить, но кивает:
- Да, Сара. Ты абсолютно верно описал ситуацию, - и говорит, глядя мне прямо в глаза, - ты убил меня, Вольфрам. Ты продался.
Я хочу спрятаться, заткнуть уши, сделать что угодно, лишь бы не слышать этих слов, забивающих гвозди в крышку моего гроба. Нет, я не делал этого, нет! Я не виноват! Моя впавшая было в летаргию совесть мгновенно просыпается и повторяет на разные лады слова Юури, изменяя их и дополняя по собственному желанию. Снова и снова. Мне кажется, словно вокруг меня миллионы, сотни миллионов моих жертв: тех, кто падет в войне, которую не начал бы Юури, будь он жив, тех, кто погибнет от болезней или пожаров. И неважно, что они бы умерли в любом случае – я изменил историю и взял на себя ответственность за их судьбы. И только я буду виновен в гибели людей. «Виновен, виновен, виновен», - твердят голоса, вновь и вновь. Они не умолкают ни на секунду. Я ищу глазами трон, но не нахожу. Я вижу в толпе незнакомцев лицо Юури. «Виновен», - говорит он. «Виновен». «Виновен». Приговор окончательный, обжалованию не подлежит. «Ты недостоин жизни», - говорит кто-то. И толпа подхватывает новую мантру: «Недостоин. Ты недостоин… Недостоин…» И я верю им, я плачу, я готов убить себя, лишь бы не слышать их голоса. Что угодно за минуту тишины!
И я просыпаюсь. Благословенное безмолвие окружает меня. Я не могу успокоиться. Голоса молчат, но в голове бьется мысль: «Я недостоин жизни. Я предатель. Я продался». Я больше не могу терпеть это, я пытаюсь думать о чем-то другом, но не могу, я снова и снова возвращаюсь к приговору, который сам себе и вынес. Что-то заставляет меня встать с кровати… и я едва не кричу. Истинный, как больно! Но я должен, должен дойти до ванной комнаты! С силой впиваюсь зубами в руку, чтобы не дать вырваться ни единому звуку. Медленно, очень медленно я выхожу из спальни, иду по холодным камням коридора в ванную. Я не знаю, зачем я туда иду. Мне нужно. Просто нужно. Я должен быть там.
На мое несчастье, в бассейне кто-то есть. Вернее, не кто-то. При моем появлении Гюнтер проворно спрыгивает с коленей Гвенделя. Он недоуменно смотрит на меня, а потом обеспокоенно спрашивает:
- Вольфрам, с тобой все в порядке?
Заставляю себя ответить, хотя губы кривятся от едва сдерживаемой боли:
- Да, - на большее я сейчас просто не способен.
Гюнтер отрицательно качает головой, выбирается из бассейна и, закутавшись в простыню, выходит из ванной. Гвендель следует его примеру, и я, наконец, могу забраться в теплую воду. Хочется расслабиться, но мне слишком больно. Шарю рукой по бортику, не зная, что я надеюсь там найти. В ладонь мне мягко утыкается что-то продолговатое. Поворачиваю голову, и вижу, что это бритва. Не безопасная, как в мире Юури, а самая обычная, раскладывающаяся. Поддавшись непонятному порыву, открываю ее и провожу лезвием над запястьем, рассекая воздух в опасной близости от кожи. На мою беду, у меня слишком яркое воображение, и я почти чувствую, как кровь бежит по пальцам, окрашивая воду в приятный розовый цвет. Так просто… Одно движение, и больше никаких мучений, никакой совести… никакой жизни. Приставляю бритву к коже. Я не собираюсь совершить то, что зовется красивым словом «суицид», нет! Но соблазн так велик… Мне едва удается сдерживаться, чтобы не решить все проблемы в мгновение. Нет. Я отвожу руку в сторону. Я этого не сделаю. Или?..
Меня резко ударяют по запястью. Бритва летит в сторону. Мао. Конечно, кто же еще? Меня вытаскивают из воды и встряхивают.
- Идиот! Ты что делаешь? – кричит Мао. Волнуется. Приятно. Тот еще что-то говорит, но быстро замолкает, поднимает меня на руки и уносит прочь из ванной. Я не слежу, куда меня несут, просто растворяясь в блаженстве от того, что мне не надо идти самому и снова сдерживаться, чтобы не заплакать от невыносимой боли.
Когда меня бросают на кровать, я вздрагиваю. Смотрю на моего короля, украдкой, чтобы он не заметил. Он зол. Жутко зол. Ходит туда-сюда по комнате. Наконец, подходит к шкафу и берет что-то с самой верхней полки. Я туда никогда не заглядывал. Садится рядом со мной на кровать и прикладывает к моей коже что-то, оказавшееся ошейником. У меня нет сил даже возмутиться. Мао совершенно серьезно говорит:
- Похоже, ты не можешь самостоятельно нести ответственность даже за свою жизнь. Еще одна подобная выходка – и я надену на тебя этот ошейник. Знаешь, что это значит? Что ты будешь делать все, что я говорю. Что все решения буду принимать я. Что ты не сможешь даже возразить. Что ты будешь полностью зависеть от меня. Хочешь этого? Продолжай в том же духе. Понял?
Мне становиться страшно. Я понимаю, что он не угрожает, а просто предупреждает. Заставляю себя кивнуть.
- Вот и хорошо, - отвечает Мао, кладет ошейник на тумбочку и снова поворачивается ко мне. – А теперь давай уже, наконец, спать.
Примечания:
*On the edge - на грани (англ.)
Комментим активнее, товарищи, автору необходима подпитка из ваших эмоций.
Автор: Лунница
Бета: Life Of Vampire
Пейринг: Юури/Вольфрам, Мао/Вольфрам (основные)
Рейтинг: NC-17
Жанр: drama, romance
Размер: миди
Статус: в процессе
Дисклаймер: Мир и персонажи принадлежат не мне, а вот то, что в фике они творят - целиком и полностью на моей совести. Выгоды не извлекаю, довольствуюсь моральным удовлетворением.
Размещение: сколько угодно, только предупредите.
Предупреждения: Возможен ООС, т. к. смотрела аниме довольно давно. AU.POV Вольфрам
Глава 8Глава 8. On the edge*.
Краткая передышка. Недостаточно, чтобы успокоиться и привести в порядок мысли, но вполне хватает для того, чтобы все чувства обострились, эмоции были осознаны, а желания – поняты. И для того чтобы нахлынула злость. Для того чтобы тормоза оборвались, и захотелось выместить накопившееся раздражение, закричать, ударить, прижать к стене, увидеть в смеющихся черных глазах… Что?.. Страх? Ужас? Ярость? Ненависть? Разве мне хочется, чтобы Мао меня ненавидел? Чтобы боялся? Да, черт побери. Сейчас хочется. Хочется, чтобы не он был хищником. И чтобы объяснил уже, почему он считает себя вправе принимать серьезные решения за нас двоих! Я ему не манекен, не размалеванная кукла, с которой можно поиграть, а потом положить в коробку. В обитую изнутри бархатом коробку из дорогого дерева, напоминающую гроб.
Дверь за Конрадом закрывается, и я поднимаю на Мао уже отнюдь не испуганный и вовсе не завороженный взгляд. Я зол. Нет, я, черт его дери, в ярости! И сейчас я этому повелителю мира покажу, где раки зимуют. Он у меня быстро поймет, почему моим мнением надо интересоваться в обязательном порядке. Просто необходимо. И никаких исключений. Но не стоит показывать все. Внезапность атаки – половина успеха, не так ли, печальный Гюнтер, мой бессменный учитель? Знал бы ты, в какой ситуации мне пригодится все, что ты вдалбливал мне в голову…
Я стараюсь казаться спокойным. Абсолютно. Словно бы я сделан изо льда. Словно ничего не чувствую и речь идет не о моей жизни, а о внешней политике Шин-Макоку в следующем десятилетии. И я начинаю говорить. Мне кажется, что я должен быть убедителен. Рассудителен. Здравомыслящ. Истинный, эти слова уже набили оскомину и постепенно превращаются в некое подобие заклинания (или молитвы, кому как больше нравится), которое я твержу про себя. «Рассудительность. Холодность. Спокойствие. Рассудительность. Холодность. Спокойствие. Рассудительность…» и так далее по замкнутому кругу, снова и снова повторять, повторять до скончания века, чтобы только не сорваться, не утонуть в этом проклятом море эмоций. Я говорю что-то о равноправии и уважении, настолько правильное и скучное, что зубы сводит. Я смотрю под ноги, на стены, изучаю рисунок на портьерах – я смотрю куда угодно, но только не на Мао. Какой же я трус! Заставляю себя встретиться взглядом с моим молчаливым собеседником. Истинный, лучше бы я этого не делал…
Он едва сдерживается, чтобы не расхохотаться в голос. Я смешон? Скажите мне, я что, смешон?! То, что я говорю – это забавно, да?! Это чертовски забавно, не так ли? Проклятье, это лучше любого циркового представления! Все благие намерения исчезают быстрее, чем туман на рассвете. Мне хочется кричать, но не получается, и я спрашиваю внезапно осипшим голосом:
- Какого черта ты решил, что мое согласие доступно по умолчанию? Я человек, Юури. Я человек. Со мной нельзя обращаться, как с вещью. Я могу сломаться.
- А ты был против? – Мао становится серьезным и собранным. Он говорит сухо, по-деловому, как говорил бы с торговыми партнерами. – Ты был против того, чтобы я нашел способ иметь детей? Ты был против того, чтобы я позаботился о благополучии своей страны? Ты сейчас против того, что я не хочу новой войны? Шин-Макоку нужно защитить. И кто это сделает, если не я? Кто, Вольфрам? Может быть, этим займешься ты, пока я буду интересоваться твоим мнением по каждому идиотскому и совершенно необязательному вопросу? И, давай уже начистоту, я сегодня сделал хоть что-нибудь, что тебе абсолютно не нравится? Что-нибудь, против чего ты был?
Мне ничего не остается, как покачать головой. Истинный, неужели я ослеп? Неужели на моих глазах так плотно сидят шоры банального эгоизма, что я не вижу очевидного? Мао ведь и вправду не сделал ничего, что вызвало бы мои протесты. А мой король тем временем продолжает:
- И если уж что-то тебе не понравилось, то почему ты не сказал это мне там, на Земле? Нет, Вольфрам, ты предпочел промолчать и теперь показать мне все свое недовольство. И чего ты ждешь? Что я расплачусь и извинюсь, что не принял во внимание твои скрытые, невысказанные, известные только тебе одному желания? Почему ты не сказал мне, что хочешь, чтобы с тобой советовались? Ты думаешь, я такой зверь, я не приму во внимание твою точку зрения? Я сделаю это, но только если ты скажешь мне, что думаешь, а не будешь просто скорбно молчать и упиваться осознанием собственной покорности и жертвенности. А это не покорность, Вольфрам, совсем нет. Это лицемерие, это двуличие, это что угодно, но только не покорность. Ты ведь подчинился не потому, что хотел сделать мне приятно или решил, что мне лучше знать? Нет, ты покорился демонстративно, показав всем вокруг, что смиренно принимаешь мою волю. И чего ты хочешь теперь, Вольфрам? Чего ты хочешь? Ответьте мне, фон Бильфельд. Ответьте мне.
Хочется сжаться в комочек, закрыть голову руками и не слышать, не слышать обличающих, жестоких, но правдивых слов. Не видеть. Не понимать. Не мучить самого себя обвинениями в предательстве. Теперь уже двойном. Еще более отвратительном. Истинный, что он со мной делает? Что? Почему я не кричу, не отрицаю, не гну свою линию до последнего, как всегда делал при ссорах? Почему я готов упасть на колени и вымаливать прощение, только бы он не сердился, только бы извинил мне мою глупость, мой эгоизм, мое предательство? Но аристократы не склоняют головы. Аристократы не просят. Они берут. Им дают. Но они не просят, не просят, не просят! Ноги подгибаются, и я падаю на колени. И это говорю не я, это говорит какая-то часть меня, предавшая мою честь, предавшая меня, предавшая предателя. Жестокий оксюморон…
- Прости меня, прости, я такой идиот, я ничего не вижу, я словно слепой, я хочу только быть здесь, быть с тобой, прости, прости… я не знаю, зачем я делаю это, зачем так поступаю, я не знаю, Юури!.. Юури…
Он делает шаг назад, отстраняясь, и тонкая нитка самообладания, удерживающая меня от истерики, с треском рвется. Мужчины не плачут. Так какого черта по щекам текут слезы? Я не понимаю, что творю, я тянусь к моему королю, к моему маяку в тумане безумия, и прошу, снова и снова:
- Прости меня, не уходи, пожалуйста, пожалуйста, будь со мной, я хочу быть с тобой, я люблю тебя, не уходи!..
Я хочу, чтобы мне сказали, что все будет хорошо. Что меня простили. Я закрываю лицо руками, я не хочу, чтобы Мао видел, как покраснели от слез глаза, как уродливо кривятся в подавляемом рыдании губы. Не хочу, чтобы он видел меня таким… отвратительным. Я пытаюсь прекратить плакать, я, в конце концов, не девчонка, но, похоже, у мировых запасов слез сорвало вентили, и намечается великий потоп.
Что-то горячее прикасается к моей шее сзади. Бросаю быстрый взгляд сквозь щелки между пальцами: Мао подошел ко мне ближе, опустился на пол рядом со мной и сейчас мягко разминает мне шейные мышцы, неторопливо спускаясь к плечам. Отнимаю руки от лица. Мой король аккуратно, словно боясь вызвать новый поток слез, новый виток истерики, проводит пальцем по моему подбородку. Гордость торопливо собирает чемоданы, машет рукой на прощание и садится в первую попавшуюся карету, когда я (непроизвольно, честное слово!) трусь щекой о ладонь Мао. Его взгляд смягчается и становится почти нежным, почти ласковым, почти любящим. Он тихо, чтобы не спугнуть очарование момента, шепчет, едва-едва касаясь губами моих волос:
- Я тебя прощаю, мой хороший.
Цепи, сковывавшие душу, моментально истончаются, не способные вынести этой светлой, исполненной некой божественной благодати радости, которая пронизывает все мое существо от вроде бы простых и незатейливых слов. Я подаюсь вперед и прижимаюсь к Мао всем телом. Истинный, спасибо тебе! Не знаю за что, но спасибо! Мой сококу обнимает меня, и мне так хорошо, как давно, нет, никогда еще не было. Руки нежно поглаживают спину, я купаюсь в этом великолепном ощущении значимости, в сотнях, миллионах несказанных, да и, в общем-то, бессмысленных слов. Эти минуты мне хочется положить в книгу, как осенний лист, и сохранить на многие годы, чтобы иногда – только иногда, только изредка! – доставать и переживать заново.
- Пойдем на кровать, - Мао говорит очень мягко, предлагая, не настаивая. Я киваю и следую за направляющими меня руками. Не хочется думать, не хочется действовать. Я улыбаюсь, окунаясь в любовь, принимая ласки и поцелуи, позволяю раздеть меня, уложить на спину, растворяюсь в удовольствии, не задумываясь о том, чтобы дарить ответное. Мой король неожиданно нежен: он неторопливо, словно оттягивая неизбежную вспышку страсти, проводит языком по моей шее, вычерчивает пальцами ему одному понятные символы на моей груди (кажется, они называются иероглифами; впрочем, не думаю, что для того, чтобы их рисовать, нужно так сильно нажимать на кожу – а это именно то, что сводит меня с ума). Кажется, нет ни единого места на моем теле, до которого не дотронулись бы его губы, или пальцы, или язык, или даже зубы. Хотя нет, одно место есть. Мао будто нарочно дразнит меня, целуя внутреннюю поверхность бедра, проводя по нежной коже чуть ниже живота, но упорно не дотрагиваясь до члена. Мне хорошо. Нет, меня не сжигает желание, и блаженство распространяется по телу мягкими, теплыми, ласковыми волнами, а не лишающими последнего самообладания вспышками.
- Открой глаза, - велит мой король, и я подчиняюсь. Пытаюсь сфокусировать взгляд на чем-то одном, но картинка бессовестно размывается и смазывается. Зато слух обостряется до предела, как и осязание, и только поэтому я слышу сказанный на грани шепота и тишины приказ:
- Посмотри на меня.
Я опускаю взгляд ниже, на Мао, сидящего меж моих широко разведенных и чуть согнутых в коленях ног. Когда он успел раздеться? Хочу спросить об этом, но тут он наклоняется и касается языком головки моего члена, а потом начинает облизывать, и заглатывать, и сосать, и, Истинный, это еще лучше, чем в моих фантазиях, он едва касается зубами кожи, и это сводит с ума, и его рот такой теплый и такой влажный, черт, черт, черт!.. Совершенно потрясающе! И я не в силах отвести взгляд, а он смотрит на меня, и в его глазах такая похоть, такая страсть, что становится страшно, но до одури хорошо.
Жар удовольствия прерывается прикосновением чего-то холодного к моему анусу. Я плохо соображаю, но когда это что-то проникает в меня, я еще способен понять, что, судя по размеру, это всего лишь палец. Не больно. Непривычно, чуточку дискомфортно, но не больно. Мао готовит меня к большему очень старательно, и если сначала я не испытываю ничего особенного от этих манипуляций (насколько можно не испытывать «ничего особенного», когда тебе с жаром отсасывают), но потом он задевает какую-то точку внутри, и я срываюсь в пропасть. Черт, Истинный, это невозможно описать! Это как вспышки, ослепительные вспышки, лишающие то зрения, то слуха, грозящие довести до пика, там и оставив. Где-то во время третей (или четвертой) вспышки к одному пальцу добавляется второй. А на десятой (или это была уже двенадцатая?) – третий. Я почти готов кончить, когда Мао отстраняется, но я не успеваю возмутиться по этому поводу: в меня медленно входит что-то намного большее, чем три пальца. Мой король двигается медленно, давая мне привыкнуть к ощущению наполненности, растянутости, он входит до конца и замирает, и я понимаю, что ему тяжело сдержаться. И, черт, я веду себя, как полный идиот! Хотя мне немного больно, я обнимаю его спину ногами и подаюсь навстречу, стремясь показать, что он может двигаться так сильно, как ему захочется. И у Мао срывает крышу.
Он начинает брать меня грубо, быстро. Больно! Больно-больно-больно!!! Кажется, что он меня сейчас порвет, и на этом сеанс любви закончится. Но тут он снова находит ту точку, и наслаждение смешивается с болью. Я уже говорил, что это совершенно потрясающее ощущение? Я врал. Это еще круче. Мао целует меня, так же жестко, как и трахает, почти кусая, и я снова чувствую металлический привкус во рту, и улетаю из реальности куда-то, где нет ни кровати, ни ее жесткой спинки, о которую я систематически бьюсь головой, ни мешающих складок так и не снятого с постели покрывала, ни разноцветных мушек, усердно мельтешащих перед зажмуренными глазами. Только бесконечное, беспредельное удовольствие, близкое к агонии. Мао грубо сжимает мой член – и я кончаю. Быстро, слишком быстро.
Чувствую, как он тоже достигает оргазма, и слышу где-то на границе восприятия, как он шепчет:
- Люби меня.
И мне хочется ответить, и я посылаю здравый смысл к черту, потому что какой сейчас здравый смысл, и отвечаю:
- Я люблю.
И словно эти слова знаменуют падение занавеса, и я, наконец, могу открыть глаза. Первое, что я вижу – счастливую улыбку Мао. Он аккуратно выходит из моего тела, поднимается, берет откуда-то полотенце, стирает с нас сперму… Он делает все это настолько буднично, что мне становится страшно. Но я заставляю себя успокоиться и вспомнить, что с сегодняшнего дня секс с Мао стал реальностью. И, черт побери, эта реальность прекрасна! Правда, встану я завтра с трудом (если вообще встану), но мне ведь никто не мешает проваляться весь день в постели.
Мой король ложится рядом и спрашивает:
- Очень больно было? – так заботливо, так нежно…
- Немного, - улыбаюсь я в ответ.
- Прости, я совсем потерял контроль, - он выглядит виноватым. Нет, так не пойдет! Я говорю так уверенно, как только могу:
- Ты не сделал ничего, чего я бы не хотел. И это было… - выдерживаю многозначительную паузу, - потрясающе.
Мао обнимает меня. Кажется, не мне одному хочется немного спокойствия после столь бурных… развлечений.
- Спокойной ночи, Вольфрам.
- Спокойной ночи.
***
Я стою на каком-то холме, очень зеленом, очень пологом и находящемся очень далеко от города. По правде говоря, я не знаю, где я и как сюда попал. На много миль вокруг – только травы, цветы, стоящие особняком деревья и еще пара горок. Я слышу скрип. Противный, терзающий уши, переходящий в скрежет, словно кто-то решил открыть давно заржавевшие ворота. Я тщетно пытаюсь найти источник звука, поворачиваюсь то в одну, то в другую сторону, но вокруг все тот же покой. На мгновение прикрываю глаза, а когда вновь открываю их, то вижу прямо перед собой старые качели. На них сидит, чуть раскачиваясь, Мао. Хочу подойти поближе, но, стоит мне сделать шаг, Мао оборачивается… и оказывается Юури. Тем, прежним Юури. Что за чертовщина?!
- Вольфрам! – радостно восклицает он. – Я ждал тебя.
Я не могу сказать в ответ ни слова. Мне хочется извиниться, объяснить, что я сделал все это не из эгоизма, вовсе нет, и совсем не из-за того, что мне хотелось построить счастье на чужом несчастье. Я ведь не такой! Ну ни капельки! Юури поднимается и идет ко мне. Ближе, ближе, пока между нами не остается какая-то пара дюймов.
Мне стоит больших усилий не попятиться от него.
- Вольфрам… - грустно улыбается Юури, - скажи мне, ты счастлив? Предательство того стоило? Я не зря умер? Не просто так?
- Юури, я… - я не знаю, что ответить. Просто не знаю. Я ждал обвинений, уличений, криков и претензий, - чего угодно, но отнюдь не ангельского всепрощения. Хотя все это (за исключением всепрощения) скорее по моей части.
- Ш-ш-ш… Ничего не говори. Я вижу, ты наконец получил то, что хотел. Я рад, Вольфрам. Я действительно рад, - он делает маленький шажок вперед, но мы и так очень близко, еще чуть-чуть, и мы будем прижиматься друг к другу. А я этого не хочу. Не знаю почему, просто у меня такое чувство, что настолько тесный контакт Мао бы не одобрил (хотя я уже почти убежден, что все это – не по-настоящему). И я делаю шаг назад. Я отступаю. Позорно бегу с поля боя.
Юури смотрит на меня пораженно. А потом в его глазах отражается такое разочарование, что я готов проклясть себя за то, что отстранился. Но я не успеваю извиниться, или еще как-то загладить свою вину, потому что он закрывает глаза. И декорации меняются.
Теперь я абсолютно точно убежден, что все происходящее нереально. Я – в тронном зале Замка Клятвы на Крови. Только тут почему-то не один трон, а два. На одном сидит Юури (прежний Юури), собранный и серьезный. И смотрит он непривычно жестоко. А на другом… какого черта?.. на другом спокойно восседает Сарареги. Что он тут делает? Я спрашиваю, что?
- Вольфрам… - начинает было Юури, но Сара перебивает его:
- О, а вот и наш маленький предатель! Неужели все же решился посмотреть на то, чего ты лишил нас? А ты ведь любил Юури, ты ведь хотел, чтобы он был счастлив? Или нет? Или ты всегда хотел счастья только себе? Что ж, в таком случае, ты можешь быть доволен собой. Ты убил человека, а теперь валяешься в кровати и занимаешься сексом с новым королем Шин-Макоку. Крайне высокооплачиваемая шлюха. Я прав, не так ли? – поворачивается он к Юури. Тот выдыхает, словно ему сложно ответить, но кивает:
- Да, Сара. Ты абсолютно верно описал ситуацию, - и говорит, глядя мне прямо в глаза, - ты убил меня, Вольфрам. Ты продался.
Я хочу спрятаться, заткнуть уши, сделать что угодно, лишь бы не слышать этих слов, забивающих гвозди в крышку моего гроба. Нет, я не делал этого, нет! Я не виноват! Моя впавшая было в летаргию совесть мгновенно просыпается и повторяет на разные лады слова Юури, изменяя их и дополняя по собственному желанию. Снова и снова. Мне кажется, словно вокруг меня миллионы, сотни миллионов моих жертв: тех, кто падет в войне, которую не начал бы Юури, будь он жив, тех, кто погибнет от болезней или пожаров. И неважно, что они бы умерли в любом случае – я изменил историю и взял на себя ответственность за их судьбы. И только я буду виновен в гибели людей. «Виновен, виновен, виновен», - твердят голоса, вновь и вновь. Они не умолкают ни на секунду. Я ищу глазами трон, но не нахожу. Я вижу в толпе незнакомцев лицо Юури. «Виновен», - говорит он. «Виновен». «Виновен». Приговор окончательный, обжалованию не подлежит. «Ты недостоин жизни», - говорит кто-то. И толпа подхватывает новую мантру: «Недостоин. Ты недостоин… Недостоин…» И я верю им, я плачу, я готов убить себя, лишь бы не слышать их голоса. Что угодно за минуту тишины!
И я просыпаюсь. Благословенное безмолвие окружает меня. Я не могу успокоиться. Голоса молчат, но в голове бьется мысль: «Я недостоин жизни. Я предатель. Я продался». Я больше не могу терпеть это, я пытаюсь думать о чем-то другом, но не могу, я снова и снова возвращаюсь к приговору, который сам себе и вынес. Что-то заставляет меня встать с кровати… и я едва не кричу. Истинный, как больно! Но я должен, должен дойти до ванной комнаты! С силой впиваюсь зубами в руку, чтобы не дать вырваться ни единому звуку. Медленно, очень медленно я выхожу из спальни, иду по холодным камням коридора в ванную. Я не знаю, зачем я туда иду. Мне нужно. Просто нужно. Я должен быть там.
На мое несчастье, в бассейне кто-то есть. Вернее, не кто-то. При моем появлении Гюнтер проворно спрыгивает с коленей Гвенделя. Он недоуменно смотрит на меня, а потом обеспокоенно спрашивает:
- Вольфрам, с тобой все в порядке?
Заставляю себя ответить, хотя губы кривятся от едва сдерживаемой боли:
- Да, - на большее я сейчас просто не способен.
Гюнтер отрицательно качает головой, выбирается из бассейна и, закутавшись в простыню, выходит из ванной. Гвендель следует его примеру, и я, наконец, могу забраться в теплую воду. Хочется расслабиться, но мне слишком больно. Шарю рукой по бортику, не зная, что я надеюсь там найти. В ладонь мне мягко утыкается что-то продолговатое. Поворачиваю голову, и вижу, что это бритва. Не безопасная, как в мире Юури, а самая обычная, раскладывающаяся. Поддавшись непонятному порыву, открываю ее и провожу лезвием над запястьем, рассекая воздух в опасной близости от кожи. На мою беду, у меня слишком яркое воображение, и я почти чувствую, как кровь бежит по пальцам, окрашивая воду в приятный розовый цвет. Так просто… Одно движение, и больше никаких мучений, никакой совести… никакой жизни. Приставляю бритву к коже. Я не собираюсь совершить то, что зовется красивым словом «суицид», нет! Но соблазн так велик… Мне едва удается сдерживаться, чтобы не решить все проблемы в мгновение. Нет. Я отвожу руку в сторону. Я этого не сделаю. Или?..
Меня резко ударяют по запястью. Бритва летит в сторону. Мао. Конечно, кто же еще? Меня вытаскивают из воды и встряхивают.
- Идиот! Ты что делаешь? – кричит Мао. Волнуется. Приятно. Тот еще что-то говорит, но быстро замолкает, поднимает меня на руки и уносит прочь из ванной. Я не слежу, куда меня несут, просто растворяясь в блаженстве от того, что мне не надо идти самому и снова сдерживаться, чтобы не заплакать от невыносимой боли.
Когда меня бросают на кровать, я вздрагиваю. Смотрю на моего короля, украдкой, чтобы он не заметил. Он зол. Жутко зол. Ходит туда-сюда по комнате. Наконец, подходит к шкафу и берет что-то с самой верхней полки. Я туда никогда не заглядывал. Садится рядом со мной на кровать и прикладывает к моей коже что-то, оказавшееся ошейником. У меня нет сил даже возмутиться. Мао совершенно серьезно говорит:
- Похоже, ты не можешь самостоятельно нести ответственность даже за свою жизнь. Еще одна подобная выходка – и я надену на тебя этот ошейник. Знаешь, что это значит? Что ты будешь делать все, что я говорю. Что все решения буду принимать я. Что ты не сможешь даже возразить. Что ты будешь полностью зависеть от меня. Хочешь этого? Продолжай в том же духе. Понял?
Мне становиться страшно. Я понимаю, что он не угрожает, а просто предупреждает. Заставляю себя кивнуть.
- Вот и хорошо, - отвечает Мао, кладет ошейник на тумбочку и снова поворачивается ко мне. – А теперь давай уже, наконец, спать.
Примечания:
*On the edge - на грани (англ.)
Комментим активнее, товарищи, автору необходима подпитка из ваших эмоций.
@темы: Фанфики
-
-
30.09.2010 в 18:22Глава очень понравилась, просто наполнена переживаниями Вольфрама, спасибо, Автор-сама)
-
-
30.09.2010 в 18:53Юури не вернется, я неоднократно об этом говорила.
-
-
30.09.2010 в 19:34-
-
30.09.2010 в 19:41-
-
30.09.2010 в 19:56Ну, в принципе, Вольфрам, конечно, все это заслужил, но как-то ... хочется, чтобы он тоже был счастлив.
Надеюсь, что следующие главы будут повеселее.
-
-
30.09.2010 в 19:57-
-
30.09.2010 в 23:49Заставляет задуматься.
Жалко Юури. Действительно немного жаль, хотя он, скорее всего, простил бы Вольфрама.
-
-
01.10.2010 в 09:12Аяме,
AxisNk, так грустно уже не будет. Честное пионерское!
медведики,
все очень и очень неоднозначно.
Shinseikatsu, это вы по поводу сюжетных поворотов, самой истории или качества текста? Надеюсь, что первое или второе)))
-
-
03.10.2010 в 08:25Ждем продолжения *О*
-
-
03.10.2010 в 13:35-
-
10.10.2010 в 00:39-
-
13.10.2010 в 23:01С нетерпением жду проду.
-
-
16.10.2010 в 19:35это подавление его воли, но на его пользу. без ограничений в мире был бы хаос))))
Мао мне нравится) он у вас бесспорно потрясающим получился. хотелось бы только, чтобы он не переставал испытывать к Вольфраму такие сильные чувства)
не представляю Вольфрама и вашего Юури. так что не могу сказать что не рада видеть эти строчки: Юури не вернется, я неоднократно об этом говорила.
спасибо, что пишете)))) зачитываюсь)