Милосердие выше справедливости (с)
Подарок для Lina285 
Название: Литания
Автор: Laora
Фандом: Kyou Kara Maou
Персонажи: Конрад/Вольфрам/Юури
Тип: слэш
Рейтинг: NC-17
Размер: мини, 3000 слов
Жанр: hurt/comfort
Посвящение: для Lina285
Предупреждения: инцест, групповой секс
Саммари: Все нормально, убеждает себя Вольфрам.
читать дальше1.
Все нормально, убеждает себя Вольфрам, отводя взгляд.
Он очень старается не таращиться, потому что выглядит это лучше, чем звучит. А звучит, да, отвратительно, играет Конрат хуже профессиональных менестрелей, да и голос у него слабый, к тому же слишком слащавый, картонный какой-то, будто он не чувствует и половины того, о чем поет, будто ему главное — выпендриться, кто бы ни был этот Элвис Пресли, он бы точно не одобрил. Хотя, может, тут и менестрели другие, перекошенное время.
Такое же перекошенное-неправильное, как Юури, который в нем живет. Уже потому можно любить это время — но не то, как поет Конрат.
Песня неверно подобрана, только и всего, думает Вольфрам, старательно глядя в телевизор. Не на Конрата и уж тем более не на Юури, который, как завороженный, замер рядом: Юури нравится, когда Конрат такой, приторно-слащавый, без единой трещинки-впадинки, не рассказывает о своем мнении и со всем соглашается.
Вольфрам это в нем ненавидит.
Начни он вслух перечислять то, что ненавидит в Конрате, не хватит и дня, но это не отменяет простого факта: Вольфрам от Конрата зависит, до сих пор не может отделиться.
Все нормально, они же братья. А петь Конрату лучше бы другую песню, что-нибудь про патриотические чувства... нет, не потянет. Ну, тогда про готовность умереть от пустоты — славно получится. У Конрата это вообще хорошо получается — жертвовать собой, умирать, что там еще по списку.
Куда лучше, чем петь про любовь; впрочем, Юури, кажется, в восторге. Или он тоже не так слушает, как таращится на гитару в руках Конрата, на то, как осторожно и вместе с тем уверенно касаются струн сильные пальцы.
Вольфрам смотрит в телевизор, забыв закатить сцену ревности.
Проще сделать вид, будто он ничего не замечает.
2.
Синие цветы кажутся холодными в руках. У них нет запаха, они простенькие с виду, и не было бы в них ничего особенного — если бы не редкий цвет.
Если бы не название.
Вольфрам смотрит на цветы немного растерянно, не вполне понимая, для чего вообще нарвал. Гюнтер, кажется, говорил о розах. Точно, сегодня же бал Цветов, нужно украсить танцевальный зал, и Вольфрам сам вызвался нарвать цветов для спинки королевского трона.
Розы, говорил Гюнтер, как же так получилось, что эти, синие, с особой клумбы? Вольфрам качает головой — нельзя, а то Юури поймет: он знает, и они перестанут таиться, он и Конрат, лишь изредка урывая душевное объятие на лестнице. У них, наверное, и до поцелуев еще не дошло, и, может, вообще не дойдет — Конрат такой, с ним ничего неясно; но, если Юури поймет, что Вольфрам знает, они, скорее всего, объяснятся. И тогда...
Слишком много «но».
Вольфрам смотрит на букет в своих руках.
Он не хочет терять ни Юури, ни брата.
Он знает, что потеряет.
Пусть так; если у него нет ни Конрата, ни Юури, всегда остаются цветы.
Это бездумный жест — Вольфрам подносит букет к лицу и прижимается губами к синим лепесткам.
Потом он вздрагивает и оглядывается, но никого не видит.
Показалось.
3.
На бал Цветов многие приходят с букетами, так что Вольфрам не сильно удивляется, обнаружив цветы в руках Конрата.
Тот несет свой букет очень бережно и, кажется, собирается отдать Юури, только вот Юури нет, что-то случилось, он задерживается, Вольфрам волнуется, подходит ближе — и видит отражение собственной тревоги в холодных серебристо-карих глазах.
Иногда ему кажется, что Конрат — другой вид. Не только из-за человеческого происхождения; он думает совсем по-другому, а как — Вольфраму не понять, это не шестеренки ведь, в чужой голове, да и в науке Вольфрам не преуспел, оставим это Аниссине.
Явно не отдавая себе отчета, Конрат обрывает лепестки с цветов в своем букете, и тут Вольфрама накрывает всерьез: Конрат всегда жертвует собой, он не может перейти грань, которую Вольфрам должен перейти во что бы то ни стало — а еще он не позволяет жертвовать для него. Если Вольфрам скажет: я знаю, вы с Юури любите друг друга, я отойду в сторону, — Конрат окаменеет весь, как в тот день, когда Вольфрам в первый раз его поцеловал.
Окаменеет, и откажется говорить на неделю, как тогда, а потом сделает вид, будто ничего не было, только держаться станет по-другому — отстраненно-настороженно. Будет держать крепко, но на расстоянии, и не обидится ни на публично высказываемое презрение, ни на холодное «сэр Веллер» — ведь это он так решил, он взрослый, пусть Вольфрам возмущается сколько хочет, пусть чувствует себя обманутым, как хорошенькая служанка из человеческого замка, надеявшаяся на постоянные отношения с хозяином. Захотел — приблизил к себе, захотел — бросил. Все из-за грани, которую нельзя переходить — иерархия, неравенство, неправильно, хотя все, связанное с Конратом, неправильно. Будто у него бывает иначе.
Так и учатся жертвовать собой — ничего другого не остается, проклятые грани.
Вольфрам может перебрать отношения Конрата с другими так же, как сам Конрат перебирает обрываемые лепестки: Сюзанна-Джулия, чужая невеста; Юури, чужой жених; и он сам, отдаленный из-за одного-единственного поцелуя.
Если Конрат действительно похож на Данхилла Веллера, своего отца, а Вольфрам похож на их с Конратом общую мать, то неудивительно, что Данхилла мама любила больше других своих мужчин, больше жизни, но удержать так и не смогла.
Вольфрам отлично ее понимает.
Он не смог удержать Конрата даже на один поцелуй — потому что они братья, в этом все дело, и, раз так, Вольфрам отказывается признавать Конрата своим братом, только в глазах последнего от этого ничего не меняется: для него Вольфрам брат по-прежнему, он-то не отказывался.
Зато Вольфрам может удерживать Юури, который дорог Конрату; он дорог не зря, он единственный, с кем о Конрате можно забыть. Он необыкновенный — такой была Сюзанна-Джулия, молчаливое восхищение, а вслух — упреки, потому что Юури не Джулия. Он ровесник, он ошибается едва ли не чаще самого Вольфрама и многого не умеет в принципе.
С ним не бывает больно.
Мир с Юури кажется больше и лучше, и теплее, но Юури сейчас в зале нет, а Конрат обрывает цветы, и, поймав взгляд Вольфрама, наконец смотрит на собственные руки, дескать, что ты там такого увидел.
На лице Конрата проскальзывает ужас, когда он понимает, — быстро, неуловимо, никто, кроме Вольфрама, и не заметил бы.
Пол рядом покрывают лепестки «Прекрасного Вольфрама».
4.
Вольфрам не знает, о чем думала мама, когда создавала подобные цветы, выводила сорта и называла их знакомыми именами. «Загадочный Гвендаль» цветет не хуже роз, за которыми ухаживает Гюнтер, и никто не касается «Алого вздоха Шери». «Преисполненный наивности Юури», самый простой цветок, и вовсе чувствует себя на клумбе лучше всех — остальные к нему тянутся.
Только вот «Стоящий на земле Конрат» — не те цветы, которые следовало разводить, не нужно, чтобы они вяли, когда Конрату, человеку наполовину, в очередной раз плохо, хуже, чем им всем, вместе взятым. Человеческая эмоциональность, так, кажется, это называется, Вольфрам читал, когда был младше, когда еще пытался разобраться.
Не нужно, чтобы можно было срывать их и целовать — Конрат никогда не перейдет свою проклятую грань, которую Вольфрам пересек давно, не только в мыслях, и был отвергнут.
Не нужно, чтобы...
В свои восемьдесят пять Вольфрам — все еще девственник, и никто не сорвал проклятый метафорический цветок его невинности, только Конрат, готовивший для Юури букет, оборвал почти все цветы, будто гадал на любовь.
Что ему гадать — Вольфраму все, связанное с Конратом, видно невооруженным глазом. С ним больно, всем, даже Юури, но...
Быстрый взгляд — Конрат понимает, что извиняться бессмысленно, поэтому они с Вольфрамом стоят, как идиоты, и глазеют друг на друга, пока на балу не появляется изрядно запоздавший Юури, и уж он-то может не понимать сколько угодно.
Ему и не нужно. Может, Юури не понимает, зато он чувствует и делает — всегда так, как нужно, самым лучшим образом, Вольфрам потом с ним соглашается, хотя сперва обязательно протестует.
Вольфрам понимает правоту Юури быстрее, чем Конрат. Должно быть, дело в том, что он младше — на целую жизнь.
Или в том, что его сдерживают только чужие грани.
Юури, ни слова не говоря, берет их обоих под руки и увлекает за собой, на балкон, уединенное место, и никто не удивляется: он с женихом и защитником, что может быть странного, в самом деле.
Вольфрам не смотрит на Конрата, и чужой взгляд не режет по живому, как бывает, когда Конрат думает, будто он не видит.
От руки, придерживающей под локоть, исходит тепло.
Странно: ничего же не произошло. Все как раньше, мама ищет великую любовь, Гвендаль хмурится, Гюнтер выращивает розы, Грета слушает рассказы Аниссины.
А с Конратом больно.
— Эй, — говорит Юури, — давайте попробуем.
Он не просит что-то объяснить и ничего не объясняет сам, и Вольфрам с Конратом, забыв о том, что следовало бы отдалиться, переглядываются тревожно — они все-таки братья, как бы Вольфрам ни отрицал, они чувствуют друг друга лучше, чем им обоим хотелось бы.
Конрату так точно.
— Так нельзя, — говорит Вольфрам наконец. — Это... неправильно.
Конрат одобрительно кивает, потом стряхивает приставший лепесток со своего рукава — и закусывает губу.
Юури качает головой:
— Для нас — правильно.
«Для нас» — это новое выражение, его Вольфрам от Юури еще не слышал.
«Мы» — и Юури, и Конрат. И сам Вольфрам. Все вместе. Ни от кого не нужно отказываться. Никого не нужно терять.
Конрату с Юури нельзя, потому что Вольфрам, потому что это пересеченная грань, то, чего случиться не должно.
Юури с Вольфрамом страшно, потому что самопожертвование Конрата — бред, и, если он не приемлет чужого великодушия, кто согласится принять его добровольную пустоту? Даже Джулия когда-то не согласилась.
Вольфраму с Конратом больно.
Если кто и может сгладить их выступающие грани, то, что режет, если вспоминать годы до поцелуя в губы, единственного, запретного, — то это Юури.
Вольфрам понимает правоту Юури раньше, чем Конрат.
5.
— Нет, — Конрат качает головой. Он не отгораживается бессмысленной улыбкой и не переводит все в одну из миллиона своих глупых шуток. — Юури, я не... Не проси.
Это — почти мольба. Молитва. Литания. Он будет повторять свое «нет» бесконечно, и в конце концов Юури согласится.
— Конрад, пожалуйста.
Вольфрам ошибся: это Юури просит, улыбаясь беспечно; как всегда. Конрад, пожалуйста, отправься для меня в Великий Шимарон. Конрад, пожалуйста, выиграй для меня эту войну. Конрад, пожалуйста, сложи оружие и сдайся. Конрад, умри для меня, Конрад, живи для меня, Конрад, вырви себе сердце и отдай мне — я накрою его своей рукой и сохраню, пока ты не вернешься из очередной самоубийственной эскапады.
Конрад, возвращайся.
Пожалуйста.
Конрат отбывает в Великий Шимарон, Конрат выигрывает войну и сдается, Конрат умирает, Конрат живет, Конрат отдает свое сердце Юури — без колебаний, кровь стекает по пальцам, но он не обращает внимания.
Юури можно отдать все. С Юури можно быть всесильным, можно не каменеть, когда он обнимает, а смеяться, расслабившись — потому что не такая жесткая грань, потому что Конрат не менял Юури пеленки два года подряд, не доверяя ни няням, ни матери; не целовал в лоб на ночь, перед сном, не рассказывал сказки, не переодевал и не купал, не радовался, как ненормальный, получив кривой рисунок в подарок — Вольфрам начал рисовать всерьез только из-за наивной, почти детской радости брата, — и не пел колыбельные тихим, неуверенным голосом: никакой слащавости, ни намека на фальшь, ни следа того Конрата, которому лучше всего удается умирать от пустоты.
Вольфрам знает: это он научил Конрата любить, а его самого научил Конрат. Только вот любовь оказалась «не такая» — что поделать. Конрат честно попытался исправиться.
Чувство Конрата к Сюзанне-Джулии было правильным. Ее было трудно не любить, а что не сложилось — так вины Конрата в этом нет. Он чист.
Он чист перед Юури.
Конрад, пожалуйста.
Ради меня.
Вольфрам как никогда хочет быть третьим лишним — и не может, потому что это его слова, его молитва, его литания, потому что на самом деле это он просил: Юури, Конрата, с самого начала, а они не слышали. Он не мог попросить достаточно громко.
— Не бойся, — говорит Юури, говорит Конрату, а потом смотрит на Вольфрама. В этот момент они понимают друг друга лучше, чем когда-либо; они, в отличие от Конрата, никогда не боялись переступать свои грани.
Одну за другой.
— Нет.
Если бы Конрат не отстранил его тогда, много лет назад...
Вольфрам видит, как это могло быть.
Теплая погода, зеленая трава, и он лежит головой у брата на коленях, а вокруг — цветы, «Прекрасный Вольфрам», Конрат обрывает лепестки. Конрат играет — с цветами, с Вольфрамом, и это хорошо, как никогда, так — правильно, никакого стыда, все равно, что подумает Гвендаль, мама поймет... Она ведь тоже любила.
— Я люблю тебя, Конрат.
Конрат вздрагивает всем телом, переводит на Вольфрама взгляд — в нем читается то, что Конрат не может скрыть, не мог никогда, при всем желании, а еще боль, но Юури смотрит в ответ, на него, на Вольфрама, и это особенное ощущение, будто тебя потрогали теплой рукой за плечо, и еще — будто только что сошла вторая кожа.
Восприятие обостряется, как в детстве, и поэтому, думает Вольфрам ликующе, Конрат не мог петь о любви тогда. Для него это — табу, плотина, которую не должно прорвать, Конрат держит тех, кого любит, крепко, но всегда на расстоянии, загоняет все вглубь и не может, не хочет говорить о любви.
Конрат закрывается.
— Я люблю тебя, Вольфрам, — вместо него отвечает Юури.
Он не врет, Вольфрам знает. Это огромная, огромная любовь, потому с Юури и не может быть секса, только отношения, любовь, которая принадлежит всем сразу — чтобы никто не был обижен.
Конрат молчит.
6.
Вольфрам соглашается на это только ради Юури.
Так он повторяет себе раз за разом, глядя на Конрата, который раздевается — четко, по-военному, деловито.
Кого он обманывает, думает Вольфрам — то ли о себе, то ли о Конрате.
— Смотрите, — Юури раскрывает ладони. — Линия жизни стала четче.
И смеется.
Если бы только все проблемы можно было решить сексом, думает Вольфрам.
Но с Юури не может быть секса — с ним, иногда противным, иногда нытиком и в целом слабаком, только любовь.
И вот любовью, — Вольфрам переводит взгляд на Конрата, — любовью можно решить все.
А на секс непохоже, Вольфрам слышал, все совсем по-другому, страсть, неистовство, но ничего такого он не чувствует.
Он неуверен, как голос Конрата, когда тот пел в детстве колыбельные, одну за другой, и Вольфрам думал: самый лучший голос, самые правильные песни.
Конрат не отшатывается, когда Вольфрам подходит к нему и прижимается обнаженным телом, кожей к коже — никаких преград.
Конрат не каменеет на этот раз и не отстраняет — только безумно напрягается, и Вольфрам знает, почему.
Он утыкается носом в ключицы Конрата, потом на пробу проводит языком — привкус соли и пота. И Конрата.
— Все можно, Конрад, — говорит Юури.
Вольфрам подтверждает:
— Можно все.
Дальнейшее рассыпается чередой беспорядочных картинок: вот Юури целует Вольфрама, и опыта у него чуть, это Вольфрам оценить может, но голова все равно начинает кружиться, потому что Юури никуда не спешит, а Конрат держит руки Вольфрама в своих — держит крепко.
В его движениях есть что-то, чему Вольфрам не может подобрать названия. Конрат целует не так, как Юури — осторожно, будто боится, что сейчас его оттолкнут; Конрат двигает рукой на члене Вольфрама быстро, но бережно, и хорошо, что Юури заранее запасся розовым маслом. Так хорошо, по скользкому. Так...
С Юури Конрат целуется иначе — прихватывает зубами нижнюю губу и долго-долго не дает вдохнуть, а его руки беспорядочно мечутся по телу Юури, в то время как сам Юури, по-прежнему неторопливо, поглаживает соски Вольфрама, задевая кончиками пальцев.
В Юури — океан терпения. Юури без слов размазывает масло по пальцам, по своему члену и ниже — еще ниже, а потом растягивает себя там естественным, привычным движением: двумя пальцами, разведенными в стороны.
Вольфраму кажется, что он чувствует, как сердце бьется в грудную клетку. Всего этого слишком много, он не может смотреть, не может быть терпеливым, как Конрат с ним, как Юури с ними обоими.
Вольфрам наклоняется и накрывает член Конрата губами.
Это острый, но не неприятный привкус, к которому примешивается горьковатый вкус розового масла.
Вольфрам берет в рот только головку, обводит языком, как леденец в детстве; слюна скапливается во рту, он не может удержать ее, и она стекает из уголков губ, когда он принимает член Конрата глубже, сквозь прерывистое дыхание брата слыша его низкий стон.
Мурашки пробегают по коже, когда Вольфрам слышит этот стон, и член поджимается к животу; хочется взять глубже, еще, но Юури отвлекает — обнимает сзади, касается руками в масле, скользит пальцами по члену Вольфрама, по щелке, и твердое-горячее упирается Вольфраму в поясницу.
Юури отвлекает, и приходитя отвлечься. Вольфрам никогда не делал этого раньше, поэтому Юури помогает — вовлекает в поцелуй и, сжав член Вольфрама у основания, направляет в себя.
В нем горячо и тесно, но не так, как могло бы быть. Вольфрам не хочет думать, как давно Юури заметил, как давно начал готовиться — только для них, только с ними, это он знает точно. Любовь Юури огромна, но проявить ее так он может только для них. Только с ними.
Вольфрам толкается в Юури, задавая ритм; теперь член Конрата в рот берет Юури, и получается у него, наверное, лучше. Он удивительно спокоен, несмотря на собственное очевидное возбуждение — одной рукой упираясь в кровать, второй Вольфрам надрачивает член Юури, чувствуя, как тот твердеет и увеличивается в пальцах.
Для Юури все гармонично и правильно, этим объясняется его спокойствие, понимает Вольфрам, когда Юури выпускает член Конрата изо рта и смотрит Вольфраму в глаза.
Он улыбается.
Вольфрам кончает от этой улыбки.
Его ведет; он все еще тверд, и этой разрядки недостаточно, а Юури приподнимает бедра, выпуская из себя, и уже Конрат, переместившись, берет у Вольфрама в рот, насаживается до самого основания, так, что Вольфрам чувствует, как рефлекторно сокращается его горло.
Юури сжимает член Конрата рукой и движет ею вверх-вниз, быстрее; Вольфрам вскидывает бедра, чувствуя горячую влажность чужого рта.
Когда Конрат пускает в ход язык, Вольфрам наконец подбирает нужное слово.
Нежность — вот что было в его движениях. С самого начала.
Он кончает Конрату в рот, и тот глотает — все, и, приподнявшись, вытирает губы таким жестом, что, кажется, у Вольфрама сейчас встанет снова.
Они с Юури заканчивают руками, друг для друга, и все это время Конрат целует Вольфрама, так же нежно, как в самом начале, и на его языке Вольфрам чувствует собственный — их с Юури — вкус.
Конрат сторицей возвращает давешний поцелуй.
7.
— У вас есть такое понятие, как шведская семья? — задумчиво спрашивает Юури.
Конрат распахивает глаза шире. Он снова знает больше, злится Вольфрам и неосознанно льнет к брату.
— Что это?
— Это... — Юури жует губами, потом находится: — Брак втроем. То есть, вы и я.
— Нужно спросить у Гюнтера, — отзывается Конрат по своему обыкновению невозмутимо, приобнимая Вольфрама за плечи. — Что-то такое я слышал. Правда, там была девушка.
— Девушка?
— И двое парней.
— Я и так, — Вольфрам надувает губы, — собирался надеть на свадьбу белое платье.
Конрат смеется. В последнее время Вольфрам все чаще слышит его смех, и не только когда Юури рядом.
— Я спрашивал. Прецеденты были, — Юури удовлетворенно растягивается на их общей кровати. — Значит, вы не против? Или мне нужно ударить вас обоих по щекам?
Конрат и Вольфрам переглядываются.
— Не против, — говорят они в один голос, и смеются уже вместе, и Вольфрам думает: мама не смогла удержать Данхилла Веллера, но он, Вольфрам, будет удерживать Конрата не в одиночку.
Вместе с Юури.
Название: Литания
Автор: Laora
Фандом: Kyou Kara Maou
Персонажи: Конрад/Вольфрам/Юури
Тип: слэш
Рейтинг: NC-17
Размер: мини, 3000 слов
Жанр: hurt/comfort
Посвящение: для Lina285
Предупреждения: инцест, групповой секс
Саммари: Все нормально, убеждает себя Вольфрам.
читать дальше1.
Все нормально, убеждает себя Вольфрам, отводя взгляд.
Он очень старается не таращиться, потому что выглядит это лучше, чем звучит. А звучит, да, отвратительно, играет Конрат хуже профессиональных менестрелей, да и голос у него слабый, к тому же слишком слащавый, картонный какой-то, будто он не чувствует и половины того, о чем поет, будто ему главное — выпендриться, кто бы ни был этот Элвис Пресли, он бы точно не одобрил. Хотя, может, тут и менестрели другие, перекошенное время.
Такое же перекошенное-неправильное, как Юури, который в нем живет. Уже потому можно любить это время — но не то, как поет Конрат.
Песня неверно подобрана, только и всего, думает Вольфрам, старательно глядя в телевизор. Не на Конрата и уж тем более не на Юури, который, как завороженный, замер рядом: Юури нравится, когда Конрат такой, приторно-слащавый, без единой трещинки-впадинки, не рассказывает о своем мнении и со всем соглашается.
Вольфрам это в нем ненавидит.
Начни он вслух перечислять то, что ненавидит в Конрате, не хватит и дня, но это не отменяет простого факта: Вольфрам от Конрата зависит, до сих пор не может отделиться.
Все нормально, они же братья. А петь Конрату лучше бы другую песню, что-нибудь про патриотические чувства... нет, не потянет. Ну, тогда про готовность умереть от пустоты — славно получится. У Конрата это вообще хорошо получается — жертвовать собой, умирать, что там еще по списку.
Куда лучше, чем петь про любовь; впрочем, Юури, кажется, в восторге. Или он тоже не так слушает, как таращится на гитару в руках Конрата, на то, как осторожно и вместе с тем уверенно касаются струн сильные пальцы.
Вольфрам смотрит в телевизор, забыв закатить сцену ревности.
Проще сделать вид, будто он ничего не замечает.
2.
Синие цветы кажутся холодными в руках. У них нет запаха, они простенькие с виду, и не было бы в них ничего особенного — если бы не редкий цвет.
Если бы не название.
Вольфрам смотрит на цветы немного растерянно, не вполне понимая, для чего вообще нарвал. Гюнтер, кажется, говорил о розах. Точно, сегодня же бал Цветов, нужно украсить танцевальный зал, и Вольфрам сам вызвался нарвать цветов для спинки королевского трона.
Розы, говорил Гюнтер, как же так получилось, что эти, синие, с особой клумбы? Вольфрам качает головой — нельзя, а то Юури поймет: он знает, и они перестанут таиться, он и Конрат, лишь изредка урывая душевное объятие на лестнице. У них, наверное, и до поцелуев еще не дошло, и, может, вообще не дойдет — Конрат такой, с ним ничего неясно; но, если Юури поймет, что Вольфрам знает, они, скорее всего, объяснятся. И тогда...
Слишком много «но».
Вольфрам смотрит на букет в своих руках.
Он не хочет терять ни Юури, ни брата.
Он знает, что потеряет.
Пусть так; если у него нет ни Конрата, ни Юури, всегда остаются цветы.
Это бездумный жест — Вольфрам подносит букет к лицу и прижимается губами к синим лепесткам.
Потом он вздрагивает и оглядывается, но никого не видит.
Показалось.
3.
На бал Цветов многие приходят с букетами, так что Вольфрам не сильно удивляется, обнаружив цветы в руках Конрата.
Тот несет свой букет очень бережно и, кажется, собирается отдать Юури, только вот Юури нет, что-то случилось, он задерживается, Вольфрам волнуется, подходит ближе — и видит отражение собственной тревоги в холодных серебристо-карих глазах.
Иногда ему кажется, что Конрат — другой вид. Не только из-за человеческого происхождения; он думает совсем по-другому, а как — Вольфраму не понять, это не шестеренки ведь, в чужой голове, да и в науке Вольфрам не преуспел, оставим это Аниссине.
Явно не отдавая себе отчета, Конрат обрывает лепестки с цветов в своем букете, и тут Вольфрама накрывает всерьез: Конрат всегда жертвует собой, он не может перейти грань, которую Вольфрам должен перейти во что бы то ни стало — а еще он не позволяет жертвовать для него. Если Вольфрам скажет: я знаю, вы с Юури любите друг друга, я отойду в сторону, — Конрат окаменеет весь, как в тот день, когда Вольфрам в первый раз его поцеловал.
Окаменеет, и откажется говорить на неделю, как тогда, а потом сделает вид, будто ничего не было, только держаться станет по-другому — отстраненно-настороженно. Будет держать крепко, но на расстоянии, и не обидится ни на публично высказываемое презрение, ни на холодное «сэр Веллер» — ведь это он так решил, он взрослый, пусть Вольфрам возмущается сколько хочет, пусть чувствует себя обманутым, как хорошенькая служанка из человеческого замка, надеявшаяся на постоянные отношения с хозяином. Захотел — приблизил к себе, захотел — бросил. Все из-за грани, которую нельзя переходить — иерархия, неравенство, неправильно, хотя все, связанное с Конратом, неправильно. Будто у него бывает иначе.
Так и учатся жертвовать собой — ничего другого не остается, проклятые грани.
Вольфрам может перебрать отношения Конрата с другими так же, как сам Конрат перебирает обрываемые лепестки: Сюзанна-Джулия, чужая невеста; Юури, чужой жених; и он сам, отдаленный из-за одного-единственного поцелуя.
Если Конрат действительно похож на Данхилла Веллера, своего отца, а Вольфрам похож на их с Конратом общую мать, то неудивительно, что Данхилла мама любила больше других своих мужчин, больше жизни, но удержать так и не смогла.
Вольфрам отлично ее понимает.
Он не смог удержать Конрата даже на один поцелуй — потому что они братья, в этом все дело, и, раз так, Вольфрам отказывается признавать Конрата своим братом, только в глазах последнего от этого ничего не меняется: для него Вольфрам брат по-прежнему, он-то не отказывался.
Зато Вольфрам может удерживать Юури, который дорог Конрату; он дорог не зря, он единственный, с кем о Конрате можно забыть. Он необыкновенный — такой была Сюзанна-Джулия, молчаливое восхищение, а вслух — упреки, потому что Юури не Джулия. Он ровесник, он ошибается едва ли не чаще самого Вольфрама и многого не умеет в принципе.
С ним не бывает больно.
Мир с Юури кажется больше и лучше, и теплее, но Юури сейчас в зале нет, а Конрат обрывает цветы, и, поймав взгляд Вольфрама, наконец смотрит на собственные руки, дескать, что ты там такого увидел.
На лице Конрата проскальзывает ужас, когда он понимает, — быстро, неуловимо, никто, кроме Вольфрама, и не заметил бы.
Пол рядом покрывают лепестки «Прекрасного Вольфрама».
4.
Вольфрам не знает, о чем думала мама, когда создавала подобные цветы, выводила сорта и называла их знакомыми именами. «Загадочный Гвендаль» цветет не хуже роз, за которыми ухаживает Гюнтер, и никто не касается «Алого вздоха Шери». «Преисполненный наивности Юури», самый простой цветок, и вовсе чувствует себя на клумбе лучше всех — остальные к нему тянутся.
Только вот «Стоящий на земле Конрат» — не те цветы, которые следовало разводить, не нужно, чтобы они вяли, когда Конрату, человеку наполовину, в очередной раз плохо, хуже, чем им всем, вместе взятым. Человеческая эмоциональность, так, кажется, это называется, Вольфрам читал, когда был младше, когда еще пытался разобраться.
Не нужно, чтобы можно было срывать их и целовать — Конрат никогда не перейдет свою проклятую грань, которую Вольфрам пересек давно, не только в мыслях, и был отвергнут.
Не нужно, чтобы...
В свои восемьдесят пять Вольфрам — все еще девственник, и никто не сорвал проклятый метафорический цветок его невинности, только Конрат, готовивший для Юури букет, оборвал почти все цветы, будто гадал на любовь.
Что ему гадать — Вольфраму все, связанное с Конратом, видно невооруженным глазом. С ним больно, всем, даже Юури, но...
Быстрый взгляд — Конрат понимает, что извиняться бессмысленно, поэтому они с Вольфрамом стоят, как идиоты, и глазеют друг на друга, пока на балу не появляется изрядно запоздавший Юури, и уж он-то может не понимать сколько угодно.
Ему и не нужно. Может, Юури не понимает, зато он чувствует и делает — всегда так, как нужно, самым лучшим образом, Вольфрам потом с ним соглашается, хотя сперва обязательно протестует.
Вольфрам понимает правоту Юури быстрее, чем Конрат. Должно быть, дело в том, что он младше — на целую жизнь.
Или в том, что его сдерживают только чужие грани.
Юури, ни слова не говоря, берет их обоих под руки и увлекает за собой, на балкон, уединенное место, и никто не удивляется: он с женихом и защитником, что может быть странного, в самом деле.
Вольфрам не смотрит на Конрата, и чужой взгляд не режет по живому, как бывает, когда Конрат думает, будто он не видит.
От руки, придерживающей под локоть, исходит тепло.
Странно: ничего же не произошло. Все как раньше, мама ищет великую любовь, Гвендаль хмурится, Гюнтер выращивает розы, Грета слушает рассказы Аниссины.
А с Конратом больно.
— Эй, — говорит Юури, — давайте попробуем.
Он не просит что-то объяснить и ничего не объясняет сам, и Вольфрам с Конратом, забыв о том, что следовало бы отдалиться, переглядываются тревожно — они все-таки братья, как бы Вольфрам ни отрицал, они чувствуют друг друга лучше, чем им обоим хотелось бы.
Конрату так точно.
— Так нельзя, — говорит Вольфрам наконец. — Это... неправильно.
Конрат одобрительно кивает, потом стряхивает приставший лепесток со своего рукава — и закусывает губу.
Юури качает головой:
— Для нас — правильно.
«Для нас» — это новое выражение, его Вольфрам от Юури еще не слышал.
«Мы» — и Юури, и Конрат. И сам Вольфрам. Все вместе. Ни от кого не нужно отказываться. Никого не нужно терять.
Конрату с Юури нельзя, потому что Вольфрам, потому что это пересеченная грань, то, чего случиться не должно.
Юури с Вольфрамом страшно, потому что самопожертвование Конрата — бред, и, если он не приемлет чужого великодушия, кто согласится принять его добровольную пустоту? Даже Джулия когда-то не согласилась.
Вольфраму с Конратом больно.
Если кто и может сгладить их выступающие грани, то, что режет, если вспоминать годы до поцелуя в губы, единственного, запретного, — то это Юури.
Вольфрам понимает правоту Юури раньше, чем Конрат.
5.
— Нет, — Конрат качает головой. Он не отгораживается бессмысленной улыбкой и не переводит все в одну из миллиона своих глупых шуток. — Юури, я не... Не проси.
Это — почти мольба. Молитва. Литания. Он будет повторять свое «нет» бесконечно, и в конце концов Юури согласится.
— Конрад, пожалуйста.
Вольфрам ошибся: это Юури просит, улыбаясь беспечно; как всегда. Конрад, пожалуйста, отправься для меня в Великий Шимарон. Конрад, пожалуйста, выиграй для меня эту войну. Конрад, пожалуйста, сложи оружие и сдайся. Конрад, умри для меня, Конрад, живи для меня, Конрад, вырви себе сердце и отдай мне — я накрою его своей рукой и сохраню, пока ты не вернешься из очередной самоубийственной эскапады.
Конрад, возвращайся.
Пожалуйста.
Конрат отбывает в Великий Шимарон, Конрат выигрывает войну и сдается, Конрат умирает, Конрат живет, Конрат отдает свое сердце Юури — без колебаний, кровь стекает по пальцам, но он не обращает внимания.
Юури можно отдать все. С Юури можно быть всесильным, можно не каменеть, когда он обнимает, а смеяться, расслабившись — потому что не такая жесткая грань, потому что Конрат не менял Юури пеленки два года подряд, не доверяя ни няням, ни матери; не целовал в лоб на ночь, перед сном, не рассказывал сказки, не переодевал и не купал, не радовался, как ненормальный, получив кривой рисунок в подарок — Вольфрам начал рисовать всерьез только из-за наивной, почти детской радости брата, — и не пел колыбельные тихим, неуверенным голосом: никакой слащавости, ни намека на фальшь, ни следа того Конрата, которому лучше всего удается умирать от пустоты.
Вольфрам знает: это он научил Конрата любить, а его самого научил Конрат. Только вот любовь оказалась «не такая» — что поделать. Конрат честно попытался исправиться.
Чувство Конрата к Сюзанне-Джулии было правильным. Ее было трудно не любить, а что не сложилось — так вины Конрата в этом нет. Он чист.
Он чист перед Юури.
Конрад, пожалуйста.
Ради меня.
Вольфрам как никогда хочет быть третьим лишним — и не может, потому что это его слова, его молитва, его литания, потому что на самом деле это он просил: Юури, Конрата, с самого начала, а они не слышали. Он не мог попросить достаточно громко.
— Не бойся, — говорит Юури, говорит Конрату, а потом смотрит на Вольфрама. В этот момент они понимают друг друга лучше, чем когда-либо; они, в отличие от Конрата, никогда не боялись переступать свои грани.
Одну за другой.
— Нет.
Если бы Конрат не отстранил его тогда, много лет назад...
Вольфрам видит, как это могло быть.
Теплая погода, зеленая трава, и он лежит головой у брата на коленях, а вокруг — цветы, «Прекрасный Вольфрам», Конрат обрывает лепестки. Конрат играет — с цветами, с Вольфрамом, и это хорошо, как никогда, так — правильно, никакого стыда, все равно, что подумает Гвендаль, мама поймет... Она ведь тоже любила.
— Я люблю тебя, Конрат.
Конрат вздрагивает всем телом, переводит на Вольфрама взгляд — в нем читается то, что Конрат не может скрыть, не мог никогда, при всем желании, а еще боль, но Юури смотрит в ответ, на него, на Вольфрама, и это особенное ощущение, будто тебя потрогали теплой рукой за плечо, и еще — будто только что сошла вторая кожа.
Восприятие обостряется, как в детстве, и поэтому, думает Вольфрам ликующе, Конрат не мог петь о любви тогда. Для него это — табу, плотина, которую не должно прорвать, Конрат держит тех, кого любит, крепко, но всегда на расстоянии, загоняет все вглубь и не может, не хочет говорить о любви.
Конрат закрывается.
— Я люблю тебя, Вольфрам, — вместо него отвечает Юури.
Он не врет, Вольфрам знает. Это огромная, огромная любовь, потому с Юури и не может быть секса, только отношения, любовь, которая принадлежит всем сразу — чтобы никто не был обижен.
Конрат молчит.
6.
Вольфрам соглашается на это только ради Юури.
Так он повторяет себе раз за разом, глядя на Конрата, который раздевается — четко, по-военному, деловито.
Кого он обманывает, думает Вольфрам — то ли о себе, то ли о Конрате.
— Смотрите, — Юури раскрывает ладони. — Линия жизни стала четче.
И смеется.
Если бы только все проблемы можно было решить сексом, думает Вольфрам.
Но с Юури не может быть секса — с ним, иногда противным, иногда нытиком и в целом слабаком, только любовь.
И вот любовью, — Вольфрам переводит взгляд на Конрата, — любовью можно решить все.
А на секс непохоже, Вольфрам слышал, все совсем по-другому, страсть, неистовство, но ничего такого он не чувствует.
Он неуверен, как голос Конрата, когда тот пел в детстве колыбельные, одну за другой, и Вольфрам думал: самый лучший голос, самые правильные песни.
Конрат не отшатывается, когда Вольфрам подходит к нему и прижимается обнаженным телом, кожей к коже — никаких преград.
Конрат не каменеет на этот раз и не отстраняет — только безумно напрягается, и Вольфрам знает, почему.
Он утыкается носом в ключицы Конрата, потом на пробу проводит языком — привкус соли и пота. И Конрата.
— Все можно, Конрад, — говорит Юури.
Вольфрам подтверждает:
— Можно все.
Дальнейшее рассыпается чередой беспорядочных картинок: вот Юури целует Вольфрама, и опыта у него чуть, это Вольфрам оценить может, но голова все равно начинает кружиться, потому что Юури никуда не спешит, а Конрат держит руки Вольфрама в своих — держит крепко.
В его движениях есть что-то, чему Вольфрам не может подобрать названия. Конрат целует не так, как Юури — осторожно, будто боится, что сейчас его оттолкнут; Конрат двигает рукой на члене Вольфрама быстро, но бережно, и хорошо, что Юури заранее запасся розовым маслом. Так хорошо, по скользкому. Так...
С Юури Конрат целуется иначе — прихватывает зубами нижнюю губу и долго-долго не дает вдохнуть, а его руки беспорядочно мечутся по телу Юури, в то время как сам Юури, по-прежнему неторопливо, поглаживает соски Вольфрама, задевая кончиками пальцев.
В Юури — океан терпения. Юури без слов размазывает масло по пальцам, по своему члену и ниже — еще ниже, а потом растягивает себя там естественным, привычным движением: двумя пальцами, разведенными в стороны.
Вольфраму кажется, что он чувствует, как сердце бьется в грудную клетку. Всего этого слишком много, он не может смотреть, не может быть терпеливым, как Конрат с ним, как Юури с ними обоими.
Вольфрам наклоняется и накрывает член Конрата губами.
Это острый, но не неприятный привкус, к которому примешивается горьковатый вкус розового масла.
Вольфрам берет в рот только головку, обводит языком, как леденец в детстве; слюна скапливается во рту, он не может удержать ее, и она стекает из уголков губ, когда он принимает член Конрата глубже, сквозь прерывистое дыхание брата слыша его низкий стон.
Мурашки пробегают по коже, когда Вольфрам слышит этот стон, и член поджимается к животу; хочется взять глубже, еще, но Юури отвлекает — обнимает сзади, касается руками в масле, скользит пальцами по члену Вольфрама, по щелке, и твердое-горячее упирается Вольфраму в поясницу.
Юури отвлекает, и приходитя отвлечься. Вольфрам никогда не делал этого раньше, поэтому Юури помогает — вовлекает в поцелуй и, сжав член Вольфрама у основания, направляет в себя.
В нем горячо и тесно, но не так, как могло бы быть. Вольфрам не хочет думать, как давно Юури заметил, как давно начал готовиться — только для них, только с ними, это он знает точно. Любовь Юури огромна, но проявить ее так он может только для них. Только с ними.
Вольфрам толкается в Юури, задавая ритм; теперь член Конрата в рот берет Юури, и получается у него, наверное, лучше. Он удивительно спокоен, несмотря на собственное очевидное возбуждение — одной рукой упираясь в кровать, второй Вольфрам надрачивает член Юури, чувствуя, как тот твердеет и увеличивается в пальцах.
Для Юури все гармонично и правильно, этим объясняется его спокойствие, понимает Вольфрам, когда Юури выпускает член Конрата изо рта и смотрит Вольфраму в глаза.
Он улыбается.
Вольфрам кончает от этой улыбки.
Его ведет; он все еще тверд, и этой разрядки недостаточно, а Юури приподнимает бедра, выпуская из себя, и уже Конрат, переместившись, берет у Вольфрама в рот, насаживается до самого основания, так, что Вольфрам чувствует, как рефлекторно сокращается его горло.
Юури сжимает член Конрата рукой и движет ею вверх-вниз, быстрее; Вольфрам вскидывает бедра, чувствуя горячую влажность чужого рта.
Когда Конрат пускает в ход язык, Вольфрам наконец подбирает нужное слово.
Нежность — вот что было в его движениях. С самого начала.
Он кончает Конрату в рот, и тот глотает — все, и, приподнявшись, вытирает губы таким жестом, что, кажется, у Вольфрама сейчас встанет снова.
Они с Юури заканчивают руками, друг для друга, и все это время Конрат целует Вольфрама, так же нежно, как в самом начале, и на его языке Вольфрам чувствует собственный — их с Юури — вкус.
Конрат сторицей возвращает давешний поцелуй.
7.
— У вас есть такое понятие, как шведская семья? — задумчиво спрашивает Юури.
Конрат распахивает глаза шире. Он снова знает больше, злится Вольфрам и неосознанно льнет к брату.
— Что это?
— Это... — Юури жует губами, потом находится: — Брак втроем. То есть, вы и я.
— Нужно спросить у Гюнтера, — отзывается Конрат по своему обыкновению невозмутимо, приобнимая Вольфрама за плечи. — Что-то такое я слышал. Правда, там была девушка.
— Девушка?
— И двое парней.
— Я и так, — Вольфрам надувает губы, — собирался надеть на свадьбу белое платье.
Конрат смеется. В последнее время Вольфрам все чаще слышит его смех, и не только когда Юури рядом.
— Я спрашивал. Прецеденты были, — Юури удовлетворенно растягивается на их общей кровати. — Значит, вы не против? Или мне нужно ударить вас обоих по щекам?
Конрат и Вольфрам переглядываются.
— Не против, — говорят они в один голос, и смеются уже вместе, и Вольфрам думает: мама не смогла удержать Данхилла Веллера, но он, Вольфрам, будет удерживать Конрата не в одиночку.
Вместе с Юури.
@темы: Фанфики
-
-
16.01.2015 в 02:52Красотень какая.
Laora, много-много вам цветов и печенек.
-
-
19.01.2015 в 19:44Счастлива, что фик понравился